…. Аж до початку червня 1944 року співвідношення убитих було гіршим для радянської сторони – 16,6: 1. Друга світова війна була найжахливішою в історії людства за кількістю жертв: тільки громадян колишнього СРСР (і військових, і цивільних) загинуло більше 40 мільйонів …
Уряди і громадськість країн-учасниць Другої світової війни, як правило, прагнуть перебільшити свої жертви у військовий період, особливо якщо точний підрахунок їх ускладнений. Тільки Радянський Союз, а слідом за ним і Росія до недавнього часу всіляко применшували свої військові втрати, і особливо – втрати своїх збройних сил.
Але ось цього року, нарешті, на слуханнях в Держдумі, присвяченим акції “Безсмертний полк”, замість колишніх офіційних 26,6 млн загиблих, включаючи 8 668 400 військовослужбовців, з’явилися напівофіційні – 41,979 млн усіх загиблих, у тому числі 19,4 млн військовослужбовців. Йдеться в публікаціїї радянського та російського історика і публіциста, доктор філологічних і кандидата історичних наук, професора кафедри соціальної антропології Російського державного соціального університету, дослідника Бориса Соколова на порталі інтернет-ресурсу “Аргумент” з посиланням на видання “День”.
Далі публікацію викладено мовою оригіналу
Автор этих цифр — известный историк-поисковик Игорь Ивлев. В своих подсчетах, в частности, он опирался на послевоенную оценку населения, сделанную Госпланом в июле 1945 года. Замечу, что оценка общих потерь населения зависит исключительно от двух базовых оценок — численности населения СССР на середину 1941 и 1945 годов. Ивлев использует близкую к моей оценку численности населения на начало войны — около 205 млн человек и получает близкую к моей оценку общих потерь погибшими — 41,979 млн.
Я же общее число погибших советских граждан оцениваю в пределах от 40,1 до 40,9 млн человек. А вот число погибших красноармейцев у меня значительно выше, чем у Ивлева — 26,9 млн в период с 22 июня 1941 года по 2 сентября 1945 года. Сюда, замечу, не входят те партизаны, которые прежде не служили в Красной Армии, но входят в ряды ополченцев и бойцов истребительных батальонов.
Не вполне понятно, откуда Ивлев получил свою цифру погибших советских военнослужащих в 19,4 млн. Ведь один из методов его расчетов дает цифру убитых и умерших красноармейцев, практически совпадающую с моей. Этот замечательный и дотошный исследователь (говорю это без всякой иронии!) оценил число уникальных извещений о погибших и пропавших без вести, не вернувшихся с войны, по Архангельской области.
Оказалось, что в военкоматах имелась информация лишь примерно о 75% погибших. Число военкоматовских извещений по России известно. Если принять, что в целом по России они тоже отражают только три четверти погибших, а также предположить, что в других бывших союзных республиках число погибших красноармейцев составляет такую же долю от численности населения в 1941 году, как и в России, то суммарную численность погибших можно оценить в 26,99 млн, что всего лишь на 90 тыс. больше моей оценки. Однако Ивлев предпочел уменьшить число погибших на одну треть, чтобы соотношение безвозвратных потерь Красной Армии и Вермахта не было столь пугающе разнопорядковым.
Кстати сказать, российское Министерство обороны даже этой цифры не признает и держится прежней, в 8 668 400 погибших. Эта цифра была получена командой Григория Кривошеева в рамках решения непростой задачи: за счет завышения потерь гражданского населения минимизировать потери Красной Армии и путем статистических ухищрений сделать их близкими к потерям Вермахта. Чтобы создавалось впечатление, что они воевали почти на равных. Все это — из соображений патриотического воспитания молодежи. Печально, что часть историков и демографов, казалось бы, вполне демократических убеждений, такой подход разделяют. А среди независимых историков «Гриф секретности снят» не критиковал только ленивый.
Добавлю сюда один пример. В Дебреценской наступательной операции с 6 по 28 октября 1944 года 2-й Украинский фронт, в который входили четыре общевойсковые и танковая армии, две конно-механизированные группы и танковый корпус, по Кривошееву, будто бы потерял безвозвратно 19 713 человек. Между тем одна только конно-механизированная группа генерала Иссы Плиева, попавшая в окружение, уменьшилась в численности к концу операции на 25 662 человека, большинство из которых было потеряно безвозвратно. А ведь в ходе Дебреценской операции в группу Плиева была влита КМГ генерала Сергея Горшкова, насчитывавшая не менее 40 тыс. человек, так что реальные потери окруженных наверняка превышали 65 тыс. человек.
Моя же оценка жертв Красной Армии базируется на данных о помесячных безвозвратных потерях Красной Армии в 1942 году, опубликованных известным российским историком Дмитрием Волкогоновым в 1993 году. Из всех месяцев я выбрал тот, когда с советской стороны почти не было пленных, и безвозвратные потери были подсчитаны наиболее точно. Таким месяцем оказался ноябрь, когда пленных было всего 10 тыс. человек — наименьший показатель за 1941—1942 годы.
А затем я взял данные о помесячной динамике раненых в процентах от среднемесячного числа за войну, опубликованные начальником Главного военно-санитарного управления РККА Ефимом Смирновым в 1979 году. На основании этих сведений за ноябрь 1942 года я вывел соотношение, что на один процент от среднемесячного числа раненых приходится 5 тыс. убитых и умерших от ран. Добавив сюда умерших в плену и от небоевых причин, я получил итоговую цифру в 26,9 млн погибших красноармейцев, тогда как Вермахт потерял на Востоке лишь 2,6 млн погибших. При этом вплоть до начала июня 1944 года соотношение убитых было еще хуже для советской стороны — 16,6:1.
Только после высадки союзников в Нормандии, когда большинство элитных немецких дивизий отправилось на Западный фронт, соотношение убитых на Восточном фронте стало 6,6:1, но все равно в пользу немцев. Из союзников Германии финны, почти не уступавшие в боеспособности Вермахту, имели соотношение по убитым не менее 7:1. Две латышские и эстонская дивизии ваффен СС, впервые вступившие в бой в 1944 году, имели соотношение 5:1. Румыны сражались с Красной Армией на равных, имея соотношение убитых 1:1, а венгры и итальянцы ей уступали по убитым, вероятно, не менее, чем вдвое.
Практически в Красной Армии число раненых было близко к числу убитых. Поэтому и 1,2 млн умерших от ран занимали весьма скромное место в советских военных потерях. Тяжелораненые красноармейцы имели мало шансов попасть в госпиталь, и большинство раненых умирали прямо на поле боя, пополняя число убитых.
При проверке же цифры в 26,9 млн погибших, по данным советских переписей населения, я обнаружил, что вплоть до 1979 года они значительно занижали численность мужского населения в трудоспособном возрасте, причем величина этого занижения с каждой переписью была различной. Только в переписи 1979 года это занижение сошло на нет. Поэтому использовать оценки безвозвратных потерь Красной Армии, сделанные посредством экстраполяции на 1940-е годы данных позднейших переписей, не представляется возможным.
При подсчете советских военных потерь также следует иметь в виду, что считать потери приходится на основе армейских донесений разных уровней. При этом первичные донесения о потерях от командиров взводов, рот и батальонов в большинстве случаев в архивах не сохраняются.
Подобные донесения, написанные от руки, сами по себе также не вполне точны, поскольку основаны на том, что сам командир видел гибель своих бойцов, заметил отсутствие кого-то из бойцов после боя или получил информацию от своих подчиненных о гибели кого-то из товарищей. В Красной Армии во время войны автор донесения обычно стремился преуменьшить данные о своих безвозвратных потерях, чтобы наилучшим образом выглядеть в глазах начальства, поскольку не сомневался, что другие командиры делают то же самое.
Но занижение безвозвратных потерь (особенно не любили сообщать о пропавших без вести, ведь среди них могли быть перебежчики) происходило главным образом в тех штабах, куда поступали первичные донесения, начиная от штаба полка и кончая штабом фронта. Каждая из этих инстанций также была заинтересована в том, чтобы представить результаты собственной боевой деятельности в наилучшем для себя свете за счет занижения своих потерь и завышения потерь противника.
При этом даже число неприятельских пленных порой завышалось в десятки раз. Не спасало даже то, что на завершающем этапе войны от советских штабов требовали указывать точное количество не только пленных, но и убитых неприятельских солдат и офицеров, причем с подразделением на генералов, штаб-офицеров, обер-офицеров, унтер-офицеров и рядовых. Полет командирской фантазии это нисколько не сдерживало.
Просто штаб-офицеров надо было показывать меньше, чем обер-офицеров, а унтер-офицеров — меньше, чем рядовых. Особенно сильно занижение советских потерь происходило на армейском и фронтовом уровнях. Поэтому даже дивизионные донесения оказываются значительно точнее армейских и фронтовых и в меньшей степени занижают свои потери. Однако их в архивах сохранилось чуть больше половины.
В доказательство того, что потери Красной Армии и Вермахта были разнопорядковыми, я неоднократно приводил примеры, когда советская дивизия, а то и полк, за день боев в 1941—1943 годах теряли убитыми больше, чем противостоявшая им немецкая армия из 9—18 дивизий теряла за соответствующую декаду. Сколько-нибудь вразумительной критики своих подсчетов я до сих пор не слышал. Возражения оппонентов сводились к тому, что этого не может быть, потому что не может быть никогда.
Как видим, подсчитать советские потери в войне с помощью научных методов оказывается вполне возможно. Проблема состоит в том, чтобы принять те или иные результаты подсчетов. Их, как правило, не принимают те, кто сохраняет приверженность советской картине войны, от чего реальные данные о потерях не оставляют камня на камне.
Текущая политическая ситуация России очень мешает слому устоявшихся советских стереотипов применительно к той эпохе, поскольку эти стереотипы уже стали неотъемлемой частью российской политики, особенно внешней. Ведь правда о величине потерь Красной Армии и их соотношении с немецкими потерями начисто подрывает столь популярный сегодня в России миф о Сталине как величайшем строителе Советской империи. Империя была построена на крови, и ничего, кроме крови, после себя не оставила.